Неточные совпадения
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы —
простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под
именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и власти.
— Кого вам? — спросит он и, услыхав
имя Ильи Ильича или хозяйки дома, молча укажет крыльцо и примется опять рубить дрова, а посетитель по чистой, усыпанной песком тропинке пойдет к крыльцу, на ступеньках которого постлан
простой, чистый коврик, дернет за медную, ярко вычищенную ручку колокольчика, и дверь отворит Анисья, дети, иногда сама хозяйка или Захар — Захар после всех.
Этот куличок еще реже попадается и еще менее известен в Оренбургской губернии. Мне самому иногда случалось не встречать его по нескольку лет сряду.
Имя морского куличка существует только между охотниками высшего разряда:
простые стрелки и народ его не знают. Я думаю, что это
имя также занесено теми охотниками, которые стреливали этих куличков по морским берегам, где они бывают во время весеннего пролета в невероятном множестве.
Обеих последних названий объяснить не умею,
имя же сороки ему прилично потому, что он пестринами, или пежинами, даже складом несколько похож на обыкновенную сороку, хотя он имеет хвост короткий, а ноги, шею и нос гораздо длиннее, чем у
простой сороки, телом же несравненно ее больше, даже мясистее болотного кулика.
Но нельзя сказать, чтоб эти причины были совершенно забыты автором:
простой и естественный смысл факта не укрылся от него, и в «Не в своих санях» мы находим разбросанные черты тех отношений, которые разумеем под общим
именем самодурных.
В нем, в нисходящем порядке, были оттиснуты все
имена выпускных юнкеров, от фельдфебелей и портупей-юнкеров до
простых рядовых, с приложением их средних баллов по военной науке.
Когда вам угодно было в первый раз убежать от меня, я объяснил себе ваш поступок, что вы его сделали по молодости, по увлечению, и когда вы написали мне потом, что желаете ко мне возвратиться, я вам позволил это с таким лишь условием, что если вы другой раз мне измените, то я вам не прощу того и не захочу более своим честным
именем прикрывать ваши постыдные поступки, ибо это уж не безрассудное увлечение, а
простой разврат.
Они вторгались за кулисы, бесцеремонно стучались в двери ее уборной, когда она была еще полуодета, называли ее уменьшительными
именами — и она смотрела на все это как на
простую формальность, род неизбежной обстановки ремесла, и спрашивала себя только об том — «мило» или «не мило» выдерживает она в этой обстановке свою роль?
— О, ничего нет этого легче, — перебил учитель и изложил самый
простой план, что он сейчас пойдет к исправнице и скажет ей от
имени Дарьи Николаевны, что она просит позволения прийти вечером с приезжим гостем.
— Послушай, что ты привязался ко мне? Это, понимаешь, скучно… Ты идеализируешь женщин, а я —
простой человек и на вещи смотрю просто. Что такое — любить?.. Если действительно человек любит, то для любимого человека готов пожертвовать всем и прежде всего своей личностью, то есть в данном случае во
имя любви откажется от собственного чувства, если оно не получает ответа.
Простой народ и не знает слова форель; он называет эту прелестную рыбу: пестряк, а в собирательном: пеструшка —
имя самое приличное, ибо она вся испещрена черными, красными и белыми крапинами.
— Охотно забуду, — возразил я, — но ведь если мы подобные личности в стороне оставим, то вопрос-то, пожалуй, совсем иначе поставить придется. Если речь идет только о практиках убежденных, то они не претендуют ни на подачки в настоящем, ни на чествования в будущем. Они заранее обрекают свои
имена на забвение и, считая себя
простыми иксами и игреками, освобождают себя от всяких забот относительно"замаранности"или"незамаранности". По-моему, это своего рода самоотвержение.
Улица тяжела на подъем в смысле умственном; она погрязла в преданиях, завещанных мраком времен, и нимало не изобретательна. Она хочет, чтоб торжество досталось ей даром или, во всяком случае, стоило как можно меньше. Дешевле и
проще плющильного молота ничего мраком времен не завещано — вот она и приводит его в действие, не разбирая, что и во
имя чего молот плющит. Да и где же тут разобраться, коль скоро у всех этих уличных"охранителей"поголовно поджилки дрожат!
— Во
имя отца и сына и святого духа, рассмотрим козни дьяволов при свете правды, коснёмся их нашим
простым русским умом и увидим, как они рассыплются прахом на глазах наших.
Как же могло не быть то самое
простое и понятное, во
имя чего я женился на ней, то самое, во
имя чего я с нею жил, чего одного в ней нужно было и мне и чего поэтому нужно было и другим и этому музыканту.
Я возвращаю ее вам такую же безнравственную, как и взял от вас; она жаловалась, что переменила свою громкую фамилию на мою почти мещанскую; зато я теперь вправе жаловаться, что она запятнала мое
простое, но честное
имя.
Вместе с золотыми, вышедшими из моды табакерками лежали резные берестовые тавлинки; подле серебряных старинных кубков стояли глиняные размалеванные горшки — под
именем этрурских ваз; образчики всех руд, малахиты, сердолики, топазы и
простые камни лежали рядом; подле чучел белого медведя и пеликана стояли чучелы обыкновенного кота и легавой собаки; за стеклом хранились челюсть слона, мамонтовые кости и лошадиное ребро, которое Ижорской называл человеческим и доказывал им справедливость мнения, что земля была некогда населена великанами.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее
имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это
простые, гнилые, мертвые листы!..
Самолюбие большинства было всегда более или менее задето обращением Эдвардса, никогда не соблюдавшего степеней и отличий: первый ли сюжет, являвшийся в труппу с известным
именем,
простой ли смертный темного происхождения, — для него было безразлично.
Мы упоминаем здесь об этом факте только потому, что заметили в сатириках прошлого века наклонность подсмеиваться, во
имя административных распоряжений, над сознанием
простых людей, с самого начала враждебно взглянувших на откупа.
Марья Антоновна, видевшая из наугольной, что Сергей Петрович прошел к себе, хотела к нему войти, но дверь была заперта; она толкнулась раз, два, — ответа не последовало; она начала звать мужа по
имени, — молчание. Несколько минут Мари
простояла в раздумье, потом пошла к матери.
В стране, где долго, долго брани
Ужасный гул не умолкал,
Где повелительные грани
Стамбулу русский указал,
Где старый наш орел двуглавый
Еще шумит минувшей славой,
Встречал я посреди степей
Над рубежами древних станов
Телеги мирные цыганов,
Смиренной вольности детей.
За их ленивыми толпами
В пустынях часто я бродил,
Простую пищу их делил
И засыпал пред их огнями.
В походах медленных любил
Их песен радостные гулы —
И долго милой Мариулы
Я
имя нежное твердил.
Кажется, только затем, чтоб охранять доброе
имя сестры, —
проще говоря, чтоб дать сестре возможность, не смущаясь приличиями, принимать у себя господина Бенковского.
Постоянное призывание светил и зари,
имена зари — Дарья, Мария, Маремьяна, Амтимария (кажется, просто описка, вместо: махи Мария), какие-то Ариды, Мариды и Макариды — находили себе шаткое мифологическое или лингвистическое объяснение; точно так же более точных или
простых психологических разъяснений требуют образы хмеля и браги, олицетворение тоски, призывания огня, грозы, ветра.
Сделав даром три добрые круга,
Я у сторожа вздумал спросить.
Имя, званье, все признаки друга
Он заставил пять раз повторить
И сказал: «Нет, такого не знаю;
А, пожалуй, примету скажу,
Как искать: Ты ищи его с краю,
Перешедши вот эту межу,
И смотри: где кресты — там мещане,
Офицеры,
простые дворяне;
Над чиновником больше плита,
Под плитой же бывает учитель,
А где нет ни плиты, ни креста,
Там, должно быть, и есть сочинитель».
— Это уже дело
проще. Зимовали у сибиряка в работниках. На другую весну опять пошли. Довел я ее до Пермской губернии. В Камышлове арестовались, показались на одно
имя… Судят за бродяжество в каторгу, а за переполнением мест — в Якутскую область. В партии уже вместе шли, все равно муж и жена…
Трубач.
Имя очень
простое… никто не смеется!
Домик у Фигуры был обыкновенная малороссийская мазанка, разделенная, впрочем, на комнатку и кухню. Ел он пищу всегда растительную и молочную, но самую
простую — крестьянскую, которую ему готовила вышеупомянутая замечательной красоты хохлушка Христя. Христя была «покрытка», то есть девушка, имевшая дитя. Дитя это была прехорошенькая девочка, по
имени Катря. По соседству думали, что она «хвыгурина дочкб», но Фигура на это делал гримасу и, пыхнув губами, отвечал...
Потом я стал перебирать бумаги и письма. Это была переписка с матерью, сестрой, друзьями, с девушкой, которая впоследствии стала моей женой. Все это теперь нужно было уничтожить, чтобы эти
имена не фигурировали в официальной переписке по моему делу. Я знал по опыту, что всякое самое
простое упоминание фамилии — есть своего рода зараза.
Имя упоминалось, значит — человек «замешан».
Но все это еще только наивно и странно; мы же на том не остановились, мы дошли до столбов Геркулесовых. Для доказательства истинности своих «убеждений» и для вящего распространения их, мы прибегали ко всяческим насилиям: явная ложь, клевета, самовосхваление — словом, все темные силы, какие только находились в распоряжении поборников истины, были пущены в ход для зажатия рта противникам, подымавшим голос во
имя простого здравого смысла.
Квартира на
имя Сусанны, но и она держит себя
простой жилицей.
— До времени не могу сказать о том, ваше благородие, а ежели решитесь вступить на правый путь, открою вам всю «сокровенную тайну», — сказал унтер-офицер. — Господь утаил ее от сильных и великих и даровал ее разумение людям
простым, нечиновным, гонимым, мучимым, опозоренным за
имя Христово…
Она играла
простую песенку, не имевшую
имени: музыка машинальная, беспорядочная, но под эту незатейливую музыку каждый вечер богатырским сном засыпают и леса графов Гольдаугенов, и рожь, и ковыль, и река…
В свидетельство серьезности моих намерений Я могу привести то, что в эти минуты Я больше думал о нашем с ней потомстве и искал
имя для нашего первенца, нежели отдавался
простой фривольности.
— Я думаю, ваше преосвященство, что здесь
простое недоразумение. Я знаю скромность и вместе начитанность м-ра Вандергуда и полагаю, что к
имени Сатаны он прибег как к известному художественному приему. Разве Сатана грозит полицией? А мой несчастный компаньон грозил ею. И разве вообще кто-нибудь видал такого Сатану?
Но не может быть, чтобы мать моя писала такие большие письма какому-то
простому ремесленнику, и притом… и притом я был уверен, что
имя «Филипп Кольберг» не может принадлежать человеку малообразованному.
Подле короля шел солдат. Самый обыкновенный, самый
простой солдат. И
имя у него было самое
простое. Его звали Иваном. На нем была пробитая пулями шинель, а через лоб шел огромный рубец от неприятельской шашки.
— И не желаю видеть. Жульничество… Народ
простой надувают… Соки последние выжимают. Знаем мы их, этих самых… А вы, господин молодой человек, — не имею чести знать вашего имени-отчества, — чем за жульничество вступаться, лучше бы выпили и другим налили.
Держит он себя так приятно, и в глазах у него что-то есть особенное. К ней он за обедом обращался, стал ее сразу звать „Александрой Ивановной“, точно будто давно знает ее
имя и отчество. Выговор у него немножко
простой, не совсем барский… Но это ей скорее понравилось.
Мы
простояли день, другой. На
имя главного врача одного из госпиталей пришел новый приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что принимать было некого.
— Расскажите, по крайней мере, мне, как вы прожили с того страшного дня, в который покинули высокий дом. Откуда у вас новое
имя, меня все это более чем интересует. Вернее, что это не
простое любопытство.
Выслушивая новое творение брата, решалась она иногда, призвав на помощь все небесные силы,
именем их умолять его писать
проще и понятнее.
Зато сами обитатели Олимпа, по велению этой моды, сходили на землю, даже в губернские города России, куда только проникал свет из очагов столиц, роднились с
простыми смертными и давали им свои
имена и качества.
Весть о предстоящем обручении Ермака Тимофеевича с Ксенией Яковлевной быстро облетела не только усадьбу Строгановых, но и оба поселка, прошла даже до самых далеких заводов, и, как это ни странно, никто по этому поводу, как говорится, не дался диву.
Имя Ермака было окружено для всех таким ореолом молодечества, которое для
простых людей русских вполне заменяло благородство происхождения.
С другой стороны, она столько слышала о графе Аракчееве, о его служебной карьере, о быстром возвышении из
простого артиллерийского офицера до друга и правой руки двух государей, что стала невольно сопоставлять его
имя с понятием о великом историческом деятеле.
— Мы люди
простые, и потому нас просто зовут: меня Конрадом из Торнео, его Вольдемаром из Выборга. Думаю, что этими
именами потребуют нас в день последнего суда; разве там прибавят к ним, по делам нашим, новые прозвания!
На другой день, к восьми часам вечера, она была уже одета в дорогое, но совершенно
простое платье, скромную черную шляпку с густой вуалью, и в этом костюме никто бы не узнал вчерашней Анжель. На медных дощечках, прикрепленных к крышкам изящных дорожных сундука и чемодана, вынесенных в коляску, дожидавшуюся ее у подъезда, были вырезаны
имя, отчество и фамилия их владелицы: Анжелика Сигизмундовна Вацлавская.
Во
имя величия сверхчеловека, во
имя счастья грядущего, далекого человечества, во
имя всемирной революции, во
имя безграничной свободы одного или безграничного равенства всех можно замучить или умертвить всякого человека, какое угодно количество людей, превратить всякого человека в
простое средство для великой «идеи», великой цели.
С этого времени Анастасия для Эренштейна не существо воображаемое,
имя это не соединение пустых звуков, не
простое слово.
Чтоб праха
Мертвых никто не обидел, надгробные камни с
простоюНадписью, с грубой резьбою прохожего молят почтить их
Вздохом минутным; на камнях рука неграмотной музы
Их
имена и лета написала, кругом начертавши,
Вместо надгробий, слова из святого писанья, чтоб скромный
Сельский мудрец по ним умирать научался.